«Я же всегда имел и имею дело только с русской (среднерусская порода – по классификации министерства сельского хозяйства СССР) пчелой, которая по описаниям отличается большей злобливостью, чем ее кавказские и карпатские сестры.
Эта злобливость или агрессия среднерусской пчелы кого-то и пугает, и именно поэтому некоторые мои знакомые пчеловоды вполне сознательно "извели" своих русских пчел-боровок и заменили их на переселенцев с Карпат. И теперь похваляются тем, что работают возле своих пчел, не опуская на лицо сетку со шляпы пчеловода.
Да, действительно, моя среднерусская пчела немного посерьезней и работать с ней, т.е. заглядывать в ее жилище, без защитной сетки на лице, я не решаюсь. И чаще это делаю не потому, что боюсь пчелиных укусов - я не хочу лишний раз провоцировать, раздражать своих пчел: одна единственная пчела, ударившая тебя, может тут же вызвать такую же агрессивную реакцию сразу многих пчел - запах яда, оставленного врагу, обычно является сигналом к отражению внешней агрессии: “Тревога! Все на защиту семьи!”
Вот эта самая агрессия пчел, и агрессия опасная не только для животных; но и для людей, и стала волновать меня, пожалуй, прежде всего, как только я поближе познакомился с пасеками, пчелами и пчеловодами...
...Кто-то эту повышенную агрессивность, злобность, а точнее, ревностное отношение к целостности своего дома, своей семьи, своей жизни, не желание допустить сюда никакого врага, объясняет особыми, лесными условиями жизни нашей среднерусской пчелы: мол, у пчел, живущих в лесу, всегда был очень опасный враг-медведь, который мог забраться на дерево и вскрыть дупло, где поселились пчелы. Отсюда, мол, и реакция нашей русской пчелы на одежду из шерсти, на распущенные, не убранные под шляпу или платок волосы. И что особенно интересно - реакция на позу человека, находящегося неподалеку от улья, а то и просто на пути пролета пчел...
...стоит нагнуться над грядкой с овощами, заняться той же прополкой, как тут же над тобой появляется пчела-охранник и начинает носиться кругами, стараясь то ли найти у тебя более уязвимое место, то ли таким образом прогнать тебя прочь».
(Налицо вопиющая нетерпимость скинхедской пчелы к лицам нетривиальной ориентации. Берегите свое «уязвимое место»!)
«Еще хуже, если пчеловодством занимается человек, не живущий рядом со своим пчелами. Такие пчеловоды, работающие на своих пасеках наездами, к сожалению, у нас есть. Живет человек в райцентре, а пчел держит у какой-нибудь старушки в дальней деревне (здесь и медосбор получше!). Вот и навещает такой пчеловод-кочевник своих пчел только в удобное для него время. Облечется с ног до головы в защитные латы и «трясет» пчел, не смотря на все их протесты. Пчелы взводятся до предела, атакуют врага, стараются пробить одежду; перчатки, оставляя на одежде яд, а запах яда вызывает к атаке все новых и новых пчел.
Завершит свое дело такой пчеловод, покинет нашу деревню, а пчелы-то не успокаиваются. Они продолжают искать врагов. И находят соседей через дом, через два, через три...»
Автор этого наставления по пчеловодству – великий писатель-натуралист Анатолий Онегов («Я живу в заонежской тайге», передача «Школа юннатов», борьба с «Поворотом северных рек»). На мой пристрастный вкус, если на одну чашу весов положить «Я живу в заонежской тайге», а на другую – все творчество Пришвина, Паустовского и Бианки, то первая книга перевесит.
Онегов - один из трех ныне живущих отечественных писателей, которых лично мне не скучно читать (два других – Пелевин и Галковский). Любопытно, что все трое, каждый на свой лад, выступают как гениальные популяризаторы некой серьезной идеи. Онегов разъясняет природу Русского Севера, Пелевин – русифицирует «постмодернистскую иронию», как образ жизни и стиль отношения к миру, Галковский – прививает русскому сознанию навыки полноценного мышления о социуме. (Продолжение будет)